В конце июня состоялась премьера сериала «Медведь» — напряженной хроники одной чикагской кухни, смотреть которую было местами невыносимо тревожно. Разбираемся, как создатели добились такого эффекта.
Щуплый, неулыбчивый молодой шеф (Джереми Аллен Уайт из «Бесстыжих») с неподходящим прозвищем Медведь (из-за фамилии Берцатто) получает в наследство от покойного брата закусочную с говяжьими сэндвичами, погрязшую в долгах, но обладающую локальной клиентской базой. На новом рабочем месте герой решает внедрить иерархическую французскую систему совместного труда, подсмотренную в мишленовском ресторане, где он работал до этого. Подчиненные, в том числе вспыльчивый кузен (Эбон Мосс-Бахрах), переменам, разумеется, не рады. Кухонные будни оказываются под завязку наполнены недопониманиями, агрессией (пассивной и вполне себе активной), факапами и срывами. И когда кажется, что все наконец уравновесилось, рабочий процесс наладился, земля резко уходит из-под ног и все предприятие рассекается черными трещинами.
Сериал «Медведь» с первых минут смотреть почти невозможно — происходящее на экране вызывает нездоровое количество тревоги, заставляет прокручивать в голове вьетнамские флешбеки с собственной работы (профессия неважна). Все дело в особом виде реализма, концентрированного до степени сюра. Персонажи перекрикивают друг друга на арго и ломаном английском (одна работница, например, все время вместо «шеф» говорит «Джефф») - подобный словесный хоррор устраивали братья Сафди в «Неограненных алмазах».
Пожалуй, в жизни километровые очереди из любителей аркадных автоматов (дополнительный источник заработка ресторана) и передозировки ксанаксом на детском утреннике (не спрашивайте) случаются нечасто, но в сериале эти антигэги работают на общее ощущение неконтролируемого хаоса вселенной, перед которым все мы бессильны. Даже в самых кринжовых и приземленных кулинарных реалити-шоу (ранние британские сезоны «Кошмаров на кухне») непримечательные обыватели умудрялись аккуратно вписываться в голливудские арки самосовершенствования и профессионального роста. В «Медведе» же герои во всех критических ситуациях проявляются с худших сторон: мужчины — звери без самоконтроля; женщины стервозны и мелочны. Тот случай, когда в вычурном художественном кино больше сырой правды (рабочей) жизни, чем в любом синема-верите.
Авторы (Кристофер Сторер, Джоанна Кало — эти новые имена мы запомним) виртуозно засасывают зрителя в рабочий ад (пик клаустрофобии — кризисная серия без монтажных склеек, фактически миниатюрный ремейк «Точки кипения»), травят героев бедствиями только для того, чтобы в решающий момент включить бога из машины и всех освободить самым сюрреалистическим образом — не будем спойлерить, но томатные консервы брат (камео Джона Бернтала, очень интенсивного актера) не просто так складировал до потолка. Такой финал возможен только в кино, точнее, в сериалах, ради этого мы их и смотрим.
|
